Вычурно-помпезно выполненная за деньги меценатов могила советского воина у руин замка Бальга (Багратионовский район Калининградской области). При этом при возведении этого неуместного мемориала была варварски уничтожена мемориальная доска, установленная здесь же осенью 2014 года Калининградской общественностью в память подвига красноармейца Михаила Маркова. Снимки сделаны 16 мая 2017 года военным журналистом системы ФСБ России Григорием ЗУЕВИЕМ.
Напомню, кто же такой красноармеец Михаил Марков:
Родился в 1925 году в деревне Потёмкино Шеломянского сельского Совета (ныне не существуют) Красноборского района Архангельской области. Русский. Рабочий из крестьян. Родственники по состоянию на начало 1945 года: мать – Маркова Клавдия Павловна; проживала по месту рождения сына.
Образование: в 1941 году – неполную среднюю школу на родине; в октябре 1943 году – Курсы младших лейтенантов Архангельского военного округа.
В период слета по декабрь 1941 года по комсомольской мобилизации трудился на возведении на территории бывшей Карело-Финской ССР оборонительных сооружений для нужд действующей Красной Армии. Домой был отправлен по причине сильного физического истощения.
На военную службу мобилизован 18 февраля 1943 года Красноборским РВК. Первая должность здесь – красноармеец 33-го запасного стрелкового полка 29-й запасной стрелковой дивизии Архангельского военного округа (Архангельский военный гарнизон).
В действующей армии приблизительно с весны или лета 1943 года. В боевой обстановке был ранен. По излечении откомандирован на учёбу на Курсы младших лейтенантов Архангельского военного округа, которые успешно окончил в октябре 1943 года по специализации войск связи.
В октябре 1943 года младший лейтенант М.А. Марков, ещё находясь в Архангельске, совершил проступок, порочащий честь советского офицера, за что в том же месяце Военным трибуналом Архангельского военного округа был разжалован в рядовые с направлением искупать вину кровью в ряды действующей Красной Армии.
Как гласят материалы Красноборского РВК Архангельской области за 1946 года (ЦАМО: ф. 58, оп. 977520, д. 45; результаты подворового опроса), по состоянию на октябрь 1943 года – военнослужащий 404-го отдельного линейного батальона связи, красноармеец.
Приблизительно с весны 1944 года красноармеец М.А. Марков – автоматчик 55-го стрелкового полка 176-й стрелковой (впоследствии – Мазурская ордена Суворова) дивизии (II ф) 32-й армии Карельского фронта. В данном качестве отличился в ходе августовских боёв сорок четвёртого, за что на основании приказа командира 55-го стрелкового полка № 067 от 21 августа 1944 года был удостоен медали «За отвагу» (№ 1202809; удостоверение № В249375).
19 февраля 1945 года в ходе боя, который 55-й стрелковый полк вёл в тот день у восточнопрусского населённого пункта Лангендорф (2 км севернее современного посёлка Корнево Багратионовского района), был ранен и эвакуирован на лечение в 128-й отдельный медико-санитарный батальон 176-й стрелковой Мазурской ордена Кутузова дивизии (II ф), но туда не прибыл. В силу этого обстоятельства официально был учтён как без вести пропавший в феврале 1945 года.
Останки красноармейца М.А. Маркова были обнаружены 13 апреля 2004 года сотрудниками отделения по борьбе с терроризмом Оперативно-розыскной части при Западном УВДТ в ходе проведения в Багратионовском районе (северные окрестности посёлка Пятидорожное) оперативно-розыскных мероприятий против представителей чёрного оружейного рынка региона.
Если исходить из косвенных признаков (расположение скелетов, оружия и т.п.), советский солдат геройски погиб в неравной рукопашной схватке, в одиночку уничтожив тогда шестерых гитлеровцев, в том числе и офицера в чине обер-лейтенанта люфтваффе.
Личность погибшего героя удалось идентифицировать в августе 2004 года по найденной при нём медали «За отвагу» № 1202809 – через обращение с запросом в Центральный архив Министерства обороны РФ. На следующий день после получения официального ответа из ЦАМО сотрудники отделения по борьбе с терроризмом ОРЧ при Западном УВДТ через коллег из Красноборского РВК Архангельской области отыскали проживавших там родственников красноармейца М.А. Маркова и связались с ними по телефону.
9 сентября 2004 года представители руководства Западного УВДТ и командования дважды Краснознамённого Балтийского флота в ходе воинской траурной церемонии передали представителям официальной делегации Архангельской области (руководитель – И.И. Ивлев), в составе которой находился и племянник погибшего солдата – В.А. Бажуков, останки красноармейца М.А. Маркова для перезахоронения на родине.
15 сентября 2004 года с воинскими почестями был погребён на кладбище села Красноборск, районного центра Архангельской области.
По ходатайству начальника Западного УВДТ генерал-майора милиции А.И. Чаплыгина командованием дважды Краснознамённого Балтийского флота в конце апреля 2005 года посмертно был представлен к награждению Президентом РФ орденом Мужества, однако, к сожалению, данное представление летом того же года не получило реализацию на уровне Главкомата ВМФ.
Увековечен в Калининградской области. Так, в районе гибели солдата – у руин замка Бальга – 8 мая 2004 года по инициативе журналиста «Независимой газеты», кавалера ордена А.И. Рябушева и руководства Калининградского облвоенкомата в ходе митинга, организованного руководством Пятидорожной сельской администрации Багратионовского района, впервые была установлена памятная мраморная плита: «Неизвестному солдату, кавалеру медали «За отвагу» № 1202809, погибшему в неравном бою с шестью гитлеровцами в районе замка «Бальга» весной 1945 года».
8 сентября 2004 года по инициативе Военно-мемориальной группы при штабе Балтийского флота так же в ходе митинга эта табличка была заменена на другую: «В память подвига красноармейца МАРКОВА Михаила Алексеевича 1925 г.р. 19.02.1945 пал смертью храбрых в неравном рукопашной схватке, уничтожив 6 гитлеровцев». Прежняя же была передана представителям официальной делегации Архангельской области для вечного хранения в музее на родине героя.
Кроме того, имя красноармейца М.А. Маркова увековечено в 18-м томе Калининградской областной Книги Памяти «Назовём поимённо» – сс. 400-401 и стр. 445.
Одной из самых значительных операций, которые провела Красная армия в 1945 году, является штурм Кёнигсберга и освобождение Восточной Пруссии.
Укрепления Грольманского верхнего фронта, бастион Обертайх после капитуляции/
Укрепления Грольманского верхнего фронта, бастион Обертайх. Внутренний двор.
Войска 10-го танкового корпуса 5-й гвардейской танковой армии 2-го Белорусского фронта занимают город Мюльхаузен (ныне польский город Млынары) в ходе Млавско-Эльбингской операции.
Немецкие солдаты и офицеры, взятые в плен во время штурма Кенигсберга.
Колонна немецких пленных идет по улице Гинденбург-штрассе в городе Инстербург (Восточная Пруссия), по направлению к Лютеранской церкви (сейчас город Черняховск, улица Ленина).
Советские солдаты переносят оружие погибших товарищей после боя в Восточной Пруссии.
Советские солдаты учатся преодолевать проволочные заграждения.
Советские офицеры осматривают один из фортов в занятом Кенигсберге.
Пулеметный расчет MG-42 ведет огонь в районе железнодорожной станции города Гольдап в боях с советскими войсками.
Суда в замерзшей гавани Пиллау (ныне Балтийск Калиниградской области России), конец января 1945 года.
Кенигсберг, район Трагхайм после штурма, поврежденное здание.
Немецкие гренадеры движутся в сторону последних советских позиций в районе железнодорожной станции города Гольдап.
Кенигсберг. Казарма Кронпринц, башня.
Кенигсберг, одно из межфортовых укреплений.
Корабль авиационного обеспечения «Ганс Альбрехт Ведель» принимает беженцев в гавани Пиллау.
Передовые немецкие отряды входят в город Гольдап Восточной Пруссии, который ранее был занят советскими войсками.
Кенигсберг, панорама развалин города.
Труп немецкой женщины, убитой взрывом в Метгетене (Metgethen) в Восточной Пруссии.
Принадлежащий 5-й танковой дивизии танк Pz.Kpfw. V Ausf. G «Пантера» на улице города Гольдап.
Немецкий солдат, повешенный на окраине Кенигсберга за мародерство. Надпись на немецком «Plündern wird mit-dem Tode bestraft!» переводится как «Кто будет грабить - будет казнен!»
Советский солдат в немецком бронетранспортере Sdkfz 250 на одной из улиц Кенигсберга.
Подразделения немецкой 5-й танковой дивизии выдвигаются для контратаки против советских войск. Район Каттенау, Восточная Пруссия. Впереди танк Pz.Kpfw. V «Пантера».
Кенигсберг, баррикада на улице.
Батарея 88-мм зенитных орудий готовится отражать советскую танковую атаку. Восточная Пруссия, середина февраля 1945 года.
Немецкие позиции на подступах к Кенигсбергу. Надпись гласит: «Мы отстоим Кенигсберг». Пропагандистское фото.
Советская САУ ИСУ-122С ведет бой в Кенигсберге. 3-й Белорусский фронт, апрель 1945 года.
Немецкий часовой на мосту в центре Кенигсберга.
Советский мотоциклист проезжает мимо брошенных на дороге немецких САУ StuG IV и 105-мм гаубицы.
Немецкое десантное судно, эвакуирующее войска из Хайлигенбайльского котла, входит в гавань Пиллау.
Кенигсберг, подорванный дот.
Подбитая немецкая САУ StuG III Ausf. G на фоне башни Кронпринц, Кенигсберг.
Кенигсберг, панорама с башни Дона.
Кенисберг, апрель 1945 года. Вид на Королевский замок
Подбитое в Кенигсберге немецкое штурмовое орудие StuG III. На переднем плане убитый немецкий солдат.
Немецкая техника на улице Миттельтрагхайм в Кенигсберге после штурма. Справа и слева штурмовые орудия StuG III, на заднем плане истребитель танков JgdPz IV.
Грольманский верхний фронт, бастион Грольман. Перед капитуляцией крепости в нем размещался штаб 367-й пехотной дивизии вермахта.
На улице порта Пиллау. Эвакуируемые немецкие солдаты перед погрузкой на суда бросают свое оружие и снаряжение.
Брошенное на окраине Кенигсберга немецкое 88-мм зенитное орудие FlaK 36/37.
Кенигсберг, панорама. Башня Дона, Росгартенские ворота.
Кенигсберг, немецкий ДЗОТ в районе Хорст Вессель парк.
Недостроенная баррикада на аллее Герцога Альбрехта в Кенигсберге (ныне улица Тельмана).
Кенигсберг, уничтоженная немецкая артиллерийская батарея.
Немецкие пленные у Закхаймских ворот Кенигсберга.
Кенигсберг, немецкие траншеи.
Немецкий пулеметный расчет на позиции в Кенигсберге у башни Дона.
Немецкие беженцы на улице Пиллау проходят мимо колонны советских САУ СУ-76М.
Кенигсберг, Фридрихсбургские ворота после штурма.
Кенигсберг, башня Врангель, крепостной ров.
Вид с башни Дона на Обертайх (Верхний пруд), Кенигсберг.
На улице Кенигсберга после штурма.
Кенигсберг, башня Врангель после капитуляции.
Ефрейтор И.А. Гуреев на посту у пограничного знака в Восточной Пруссии.
Советское подразделение в уличном бою в Кенигсберге.
Регулировщица сержант Аня Караваева на пути к Кенигсбергу.
Советские солдаты в городе Алленштайн (в настоящее время город Ольштын В Польше) в Восточной Пруссии.
Артиллеристы гвардии лейтенанта Софронова ведут бой на Авайдер-аллее в Кенигсберге (ныне - Аллея Смелых).
Результат авиаудара по немецким позициям в Восточной Пруссии.
Советские бойцы ведут уличный бой на окраине Кенигсберга. 3-й Белорусский фронт.
Советский бронекатер №214 в Кенигсбергском канале после боя с немецким танком.
Немецкий сборный пункт неисправной трофейной бронетехники в районе Кенигсберга.
Эвакуация остатков дивизии «Великая Германия» в район Пиллау.
Брошенная в Кенигсберге немецкая техника. На переднем плане - 150-мм гаубица sFH 18.
Кенигсберг. Мост через крепостной ров к Росгартенским воротам. На заднем плане башня Дона
Брошенная немецкая 105-мм гаубица le.F.H.18/40 на позиции в Кенигсберге.
Немецкий солдат прикуривает у самоходчика САУ StuG IV.
Горит подбитый немецкий танк Pz.Kpfw. V Ausf. G «Пантера». 3-й Белорусский фронт.
Солдаты дивизии «Великая Германия» грузятся на самодельные плоты для переправы через залив Фришес-Хафф (ныне Калининградский залив). Полуостров Бальга, мыс Кальхольц.
Солдаты дивизии «Великая Германия» на позициях на полуострове Бальга.
Встреча советских бойцов на границе с Восточной Пруссией. 3-й Белорусский фронт.
Носовая часть немецкого транспорта, тонущего в результате атаки самолетов Балтийского флота у берегов Восточной Пруссии.
Летчик-наблюдатель самолета-разведчика Хеншель Hs.126 делает снимки местности во время тренировочного полета.
Подбитое немецкое штурмовое орудие StuG IV. Восточная Пруссия, февраль 1945 года.
Проводы советских солдат из Кенигсберга.
Немцы осматривают подбитый советский танк Т-34-85 в деревне Неммерсдорф.
Танк «Пантера» из 5-й танковой дивизии вермахта в Голдапе.
Немецкие солдаты, вооруженные гранатометами «Панцерфауст» рядом с авиационной пушкой MG 151/20 в пехотном варианте.
Колонна немецких танков «Пантера» движется к фронту в Восточной Пруссии.
Разбитые автомобили на улице взятого штурмом Кенигсберга. На заднем плане советские солдаты.
Войска советского 10-го танкового корпуса и тела немецких солдат на улице Мюльхаузена.
Советские саперы идут по улице горящего Инстербурга в Восточной Пруссии.
Колонна советских танков ИС-2 на дороге в Восточной Пруссии. 1-й Белорусский фронт.
Советский офицер осматривает подбитую в Восточной Пруссии немецкую САУ «Ягдпантера».
Советские солдаты спят, отдыхая после боев, прямо на улице взятого штурмом Кенигсберга.
Кенигсберг, противотанковые заграждения.
Немецкие беженцы с младенцем в Кенигсберге.
Короткий митинг в 8-й роте после выхода на государственную границу СССР.
Группа летчиков авиаполка «Нормандия-Неман» у истребителя Як-3 в Восточной Пруссии.
Шестнадцатилетний боец фольксштурма, вооруженный пистолетом-пулемётом MP 40. Восточная Пруссия.
Постройка оборонительных сооружений, Восточная Пруссия, середина июля 1944 года.
Беженцы из Кенигсберга движутся в сторону Пиллау, середина февраля 1945 года.
Немецкие солдаты на привале недалеко от Пиллау.
Немецкая счетверенная зенитная установка FlaK 38, смонтированная на тягаче. Фишхаузен (ныне Приморск), Восточная Пруссия.
Мирные жители и пленный немецкий солдат на улице Пиллау во время уборки мусора после окончания боев за город.
Катера Краснознаменного Балтийского флота на ремонте в Пиллау (в настоящее время город Балтийск в Калининградской области России).
Немецкое вспомогательное судно «Франкен» после атаки штурмовиков Ил-2 ВВС КБФ.
Взрыв бомб на немецком судне «Франкен» в результате атаки штурмовиков Ил-2 ВВС КБФ
Пролом от тяжелого снаряда в стене бастиона Обертайх укреплений Грольманского верхнего фронта Кенигсберга.
Тела немецких двух женщин и троих детей, якобы убитых советскими солдатами в городке Метгетен в Восточной Пруссии в январе-феврале 1945 г. Пропагандистское немецкое фото.
Транспортировка советской 280-мм мортиры Бр-5 в Восточной Пруссии.
Раздача пищи советским бойцам в Пиллау после окончания боев за город.
Советские солдаты проходят через немецкий населенный пункт на подступах к Кенигсбергу.
Разбитое немецкое штурмовое орудие StuG IV на улицах города Алленштайн (ныне Ольштын, Польша.)
Советская пехота при поддержке САУ СУ-76 атакует немецкие позиции в районе Кенигсберга.
Колонна САУ СУ-85 на марше в Восточной Пруссии.
Указатель «Автострада на Берлин» на одной из дорог восточной Пруссии.
Взрыв на танкере «Засниц». Танкер с грузом горючего был потоплен 26 марта 1945 г. в 30 милях от Лиепаи самолетами 51-го минно-торпедного авиаполка и 11-й штурмовой авиадивизии ВВС Балтийского флота.
Бомбардировка самолетами ВВС КБФ немецких транспортов и портовых сооружений Пиллау.
Немецкий корабль-плавбаза гидроавиации «Бёльке» («Boelcke»), атакуемый эскадрильей Ил-2 7-го гвардейского штурмового авиаполка ВВС Балтийского флота в 7,5 км юго-восточнее мыса Хель.
Сентябрь 1944 года – февраль 1945 года
19 января 1945 года получил по рации приказ снять посты, передислоцировать взвод в поселок Т. и ждать дальнейших указаний.
Три месяца назад мы уже переходили границу Восточной Пруссии.
Одна из дивизий нашей армии пробила брешь в оборонительных заграждениях на границе.
Саперы засыпали ров, разрушили пять линий заграждений из колючей проволоки и ликвидировали еще один то ли ров, то ли вал. Таким образом, в заграждениях образовалась дыра шириной метров пятнадцать, внутри которой проходила проселочная дорога из Польши в Восточную Пруссию…
Метров через сто начиналось шоссе, справа и слева лес, несколько километров – и дорога на фольварк Голлюбиен. Это был двухэтажный, крытый красной черепицей, окруженный всевозможными службами дом.
Внутри стены были украшены коврами и гобеленами XVII века.
В одном из кабинетов на стене висела картина Рокотова, а рядом и по всему дому – множество семейных фотографий, дагеротипы начала века, генералы, офицеры в окружении нарядных дам и детей, потом – офицеры в касках с киверами, вернувшиеся с войны 1914 года, и совсем недавние фотографии: мальчики с нарукавными повязками со свастиками и их сестры, видимо студенточки, и, наконец, фотографии молодых обер-лейтенантов СС, затерявшихся на фронтах России, – последнего поколения этой традиционно военной аристократической семьи.
Между фотографиями висели фамильные портреты прусских баронов, и вдруг опять две картины – одна Рокотова, а вторая Боровиковского, трофейные портреты русских генералов, их детей и жен.
Побывавшие в этом «музее» раньше нас наши пехотинцы и танкисты не остались равнодушными к охотничьему домику прусских королей: все заключенные в позолоченные рамы зеркала были ими разбиты, все перины и подушки распороты, вся мебель, все полы были покрыты слоем пуха и перьев. В коридоре висел гобелен, воспроизводящий знаменитую картину Рубенса «Рождение Афродиты из пены морской». Кто-то, осуществляя свою месть завоевателям, поперек черной масляной краской написал популярное слово из трех букв.
Гобелен метр на полтора, с тремя буквами, напомнил мне мое московское, довоенное увлечение искусством. Я скатал его и положил в свой трофейный немецкий чемодан, который уже три месяца служил мне подушкой.
Посмотрел в окно.
Фольварк, состоявший из путевого дворца и кирпичных строений служб, был окружен чугунной решеткой, а за решеткой, на зеленых лугах, сколько глаз видел, бродило, стонало и мычало невероятное количество огромных черно-белых породистых коров. Уже неделя прошла, как немцы – и войска, и население, – не вступая в бои, ушли. Коров никто не доил.
Набухшее вымя, боль, стоны. Две мои телефонистки, в прошлом деревенские девочки, надоили несколько ведер молока, но было оно горькое, и пить его мы не стали. Тут я обратил внимание на адскую возню на дворе. Кто-то из связистов обнаружил среди кирпичных строений курятник, открыл чугунные ворота, и сотни голодных породистых кур выбежали на двор. Солдатики мои словно обезумели. Как сумасшедшие, бегали и прыгали, ловили кур и отрывали им головы. Потом нашли котел. Потрошили и ощипывали.
В котле было уже больше сотни кур, а во взводе моем человек сорок пять. И вот сварили бульон и ели, пока от усталости не свалились кто куда и не заснули. Это был вечер нашего первого дня в Восточной Пруссии.
Часа через два весь мой взвод заболел. Просыпались, стремительно вскакивали и бежали за курятник.
Утром на грузовике приехал связной из штаба роты, развернул топографическую карту.
В нескольких километрах от границы, а стало быть, от нас расположен был богатый восточнопрусский город Гольдап.
Накануне наши дивизии окружили его, но ни жителей, ни немецких солдат в городе не было, а когда полки и дивизии вошли в город, генералы и офицеры полностью потеряли над ними контроль. Пехотинцы и танкисты разбежались по квартирам и магазинам.
Через разбитые витрины все содержимое магазинов вываливали на тротуары улиц.
Тысячи пар обуви, посуда, радиоприемники, столовые сервизы, всевозможные хозяйственные и аптечные товары и продукты – все вперемешку.
А из окон квартир выбрасывали одежду, белье, подушки, перины, одеяла, картины, граммофоны и музыкальные инструменты. На улицах образовывались баррикады. И вот именно в это время заработала немецкая артиллерия и минометы. Несколько резервных немецких дивизий почти молниеносно выкинули наши деморализованные части из города. Но по требованию штаба фронта уже было доложено Верховному главнокомандующему о взятии первого немецкого города. Пришлось брать город снова. Однако немцы вновь выбили наших, но сами в него не вошли. И город стал нейтральным.
Мы бегаем за сарай.
На дворе два солдата из отдельной зенитно-артиллерийской бригады рассказывают, что уже три раза город переходит из рук в руки, а сегодня с утра снова стал нейтральным, но дорога простреливается. Боже мой!
Увидеть своими глазами старинный немецкий город! Я сажусь в машину с бывшим на гражданке шофером ефрейтором Стариковым. Скорей, скорей! Мы мчимся по шоссе, справа и слева от нас падают мины. На всякий случай я пригибаюсь, но зона обстрела позади. А впереди, как на трофейных немецких открытках, крытые красной черепицей, между каких-то мраморных фонтанчиков и памятников на перекрестках, остроконечные, с флюгерами домики.
Останавливаемся в центре почти пустого города.
Европа! Все интересно!
Но это же самоволка, надо немедленно возвращаться в часть.
Все двери квартир открыты, а на кроватях – настоящие, в наволочках подушки, в пододеяльниках одеяла, а на кухне, в разноцветных трубочках, ароматические приправы. В кладовках – банки с домашнего изготовления консервами, супы и разнообразные вторые блюда, и то, о чем во сне не мечталось, – в закупоренных полулитровых банках (что за технология без нагревания?) свежайшее сливочное масло. Собственного изготовления вина, и наливки, и настойки, и итальянские вермуты, и коньяки.
А в гардеробах на вешалках новые, разных размеров, гражданские костюмы, тройки. Еще десять минут. Мы не можем удержаться и переодеваемся и, как девицы, кружимся перед зеркалами. Боже, какие мы красивые!
Но время!
Стремительно переодеваемся, выбрасываем из окон подушки, одеяла, перины, часики, зажигалки. Меня сверлят мысли. Вспомнил я в этот момент, как несколько месяцев назад приехал на пять дней в Москву.
Полки в магазинах пустые, все по карточкам. Как мама обрадовалась дополнительному моему офицерскому пайку – банке комбижира и двум банкам американской свиной тушенки, да еще и каждому обеду, что я получал по десятидневному командировочному аттестату, где-то в офицерской столовой в Сыромятниках и приносил его домой.
А соседи по дому полуголодные.
К чему это я? А, вот. Мы, полуголодные и замученные, побеждаем, а немцы проиграли войну, но ни в чем не нуждаются, сытые.
Об этом я думал, когда со Стариковым наполнял кузов грузовика подушками, перинами, одеялами с целью раздать всем своим солдатам, чтобы хоть три ночи поспали по-человечески. Подушек-то они не видели кто три, а кто и все шесть лет.
В городе мы не одни. Подобно нам, собирают трофеи несколько десятков солдат и офицеров из других воинских частей нашей армии, и грузовиков разных систем от полуторок до «Студебеккеров» и «Виллисов» – то ли тридцать, то ли уже сорок. И вдруг над городом появляется немецкий «Фокке-Вульф» – такой вертлявый и жутко маневренный немецкий разведчик, – и уже минут через десять немецкие батареи начинают обстрел города. Стремительно трогаемся с места. Впереди и позади нас разрываются снаряды, а мы запутались в незнакомых переулках и улицах. Но у меня компас, держим курс на восток и, в конце концов, проносясь мимо наших горящих брошенных грузовиков, попадаем на шоссе, по которому приехали, снова попадаем под обстрел, но нам везет, и к вечеру мы подъезжаем к штабу своей роты.
Командиром нашей отдельной роты, вместо капитана Рожицкого, повышенного в звании и чине и отправленного в составе нескольких подразделений 31-й армии на восток, стал мой друг, старший лейтенант Алексей Тарасов. Целый год один ординарец на двоих, один на двоих блиндаж, кандидат технических наук, артист. Помню, как он издевался над кретинами начальниками.
Говорит с полковником или генералом, стоит по стойке «смирно».
– Есть, товарищ генерал!
И вдруг незаметно как-то изгибается. Это происходит в одно мгновение, и – как будто другой человек. Фигура, лицо изменяются, он как две капли воды похож на того, с кем говорит, но полный идиот: язык вываливается изо рта и болтается, урод, но абсолютно в характере. Это он пародирует армейское чванство, а иногда и тупую упрямую прямолинейность. А я вижу все, внутри поджилки трясутся от смеха, от страха за него, ведь весь спектакль устраивается для меня. Секунда – и он опять стоит по стойке «смирно», ест глазами, докладывает, и начальство ни о чем не догадывается.
Однако помнил он почти всего Блока, Баратынского, Тютчева, я ему читал свои стихи, и сколько и о чем только мы с ним не переговорили: все о себе, все о стране, все об искусстве, жить друг без друга не могли.
Наш интендант, старший лейтенант Щербаков, воровал продукты, обмундирование, менял у населения на самогонку и вино и снабжал за счет солдат роты вышестоящих командиров. Мы с Тарасовым жутко ненавидели его. Когда Тарасов стал командиром роты, он вызвал Щербакова и выложил ему все. И тот прекратил воровать, однако решил нам при случае отомстить и восстановить все как было. Кстати, было не только у нас.
Ничего не подозревая, мы замахнулись на систему. Тарасов был командиром, я по его просьбе две недели уже был командиром взвода управления…
Но возвращаюсь назад.
Попадаем под обстрел, но нам везет, к вечеру подъезжаем к штабу своей роты. Это большой одноэтажный дом.
Выбегают офицеры, телефонисты и телефонистки. Я раздаю подушки и одеяла. Восторг! Одеяла в пододеяльниках! Подушки! Три года спали – под голову рюкзак, накрывались шинелями, зимой оборачивали их вокруг себя. Застанет вечер в пути – разжигали костер, ложились на снег вокруг костра, впритирку друг к другу. Зима. Один бок замерзает, а бок, обращенный к костру, загорается. Будит дежурный. Переворачиваешься на другой бок, и все начинается сначала.
Я приглашаю Тарасова, Щербакова, ставлю на стол пять бутылок вина с иностранными этикетками. Пьем за победу. Расходимся, засыпаем.
В три часа ночи меня будит мой ординарец.
Срочно к Тарасову. Захожу к Тарасову, а у него Щербаков, шофер Лебедев, шофер Петров, две девушки-связистки. Оказывается, после того, как мы вечером разошлись, Щербаков, по согласованию с Тарасовым, направил в нейтральный Гольдап за трофеями моего Старикова, а с ним трех солдат и двух телефонисток. И как только они доехали до центра города, случайная немецкая мина разорвалась рядом с нашей полуторкой.
Осколками были пробиты три шины, а одним из осколков был ранен Стариков.
Темная беззвездная ночь.
Нейтральный город, по которому с осторожностью передвигаются как наши, так и немецкие разведчики.
Девушки при свете фонарика, как могли, перебинтовали бредящего Старикова, перенесли раненого в пустой двухэтажный дом напротив поврежденной нашей машины.
Двое остались с ним, а остальные – солдат и две телефонистки – пешком, после часа блужданий добрались до одной из передовых наших частей, оттуда по телефону связались со штабом роты. Дежурный разбудил капитана Тарасова, старшего лейтенанта Щербакова, которые приняли решение направить немедленно две машины в Гольдап для спасения, перевозки в госпиталь Старикова и ремонта и вывоза поврежденной нашей полуторки.
Меня Тарасов вызвал потому, что только я один знал ту единственную дорогу до разминированного прохода или проезда через границу, где метров на десять был саперами нашей армии засыпан ров и расчищен проход в шести линиях заграждения из колючей проволоки, рядом с пограничным знаком, обозначающим въезд в Восточную Пруссию.
Сажусь в машину рядом с шофером Лебедевым. У всех по два автомата и по нескольку гранат. Дорогу я действительно помню. Перед городом километр простреливаемого шоссе проносимся на полной скорости. В городе темно и страшно, то и дело попадаются разбитые машины и трупы наших трофейщиков, которым повезло меньше, чем мне. С трудом, по номеру, находим нашу машину. Кричим. Из дома выходят солдат и телефонистка.
Пока Лебедев и Петров переставляют на поврежденной машине колеса, мы на всякий случай занимаем оборону в доме. Стариков постанывает. Кроме колес, машина Старикова в полном порядке. Через час можно выезжать.
Я выхожу на улицу, метрах в десяти силуэты нескольких машин. Подхожу: люди убиты, кабины и двигатели повреждены, а кузова доверху нагружены трофеями. Приказываю подогнать наши пустые машины к разбитым и перегрузить трофеи из кузовов.
Время двигается стремительно, начинает светлеть. Скорее, скорее! И вот мы на трех машинах трогаемся и по знакомым уже улицам выезжаем на шоссе. Справа и слева от нас разрываются снаряды и мины, но мы на полной скорости благополучно въезжаем в лес, затем по указателям находим полевой госпиталь, а около шести утра въезжаем во двор нашего штабного взвода. Всем спать. Ложусь на подушку, в десять часов просыпаюсь.
Около машин двое часовых. Хочу посмотреть, что мы привезли, но меня к машинам не подпускают. Нахожу Тарасова, спрашиваю, в чем дело? А он отворачивается, потом вдруг со злым лицом, ледяным голосом:
– Лейтенант Рабичев! Кругом марш!
– Да ты что, с ума сошел? – говорю я своему лучшему другу. Но друга больше нет. Есть трофеи и Щербаков. Потрясенный, не нахожу себе места. Такого еще за всю войну не было.
Пишу рапорт – заявление с просьбой перевести меня на работу, вместо командира взвода управления, командиром линейного взвода, чтобы идти с дивизиями и полками, подальше от штаба роты и армии.
Дружбы нет – есть трофеи. Назад в Польшу.
И вот я опять со своими телефонистами и телефонисточками, с ординарцем Королевым, верхом, пешком, на попутных машинах. Три месяца. С Тарасовым отношения сугубо официальные, я смотрю на него с презрением, он отводит глаза. Бывший целомудренный мой друг, ныне закадычный собутыльник вызывающего отвращение у меня вора Щербакова. Между тем наши войска покидают Восточную Пруссию, отходят на территорию бывшего Польского коридора и на три месяца переходят в оборону. Поляки приветливы, но существование полунищенское. Захожу на кухню. Стены почему-то черные. Хочу облокотиться на стенку, и в воздух поднимается рой мух. А в доме – блохи. Зато у меня огромная двуспальная кровать и отдельная комната. А у старика хозяина сохранилась память о дореволюционной России и дореволюционном русском рубле. Королев за один рубль покупает у него поросенка.
– Что же ты делаешь, – говорю я ему, – ведь это наглый обман. Он же думает, что это дореволюционный золотой рубль.
Объясняю хозяину, а он не верит мне, так и остается при убеждении, что я шучу. О, пан лейтенант, о, рубль! Вся армия пользуется ситуацией, а поляки поймут, что русские их обманывали, спустя несколько месяцев, запомнят это и не простят.
Между тем где-то в конце третьего месяца обороны Тарасов вызывает меня и, как будто ничего между нами не произошло, уговаривает вернуться в штаб роты. Дело в том, что как специалиста он ценит меня чрезвычайно, мои оригинальные предложения по совершенствованию всей системы внутриармейской связи были высоко оценены, и лично мне была объявлена благодарность в приказе по фронту, а уже получен приказ о начале наступления. Впереди снова Восточная Пруссия. Я увидел прежнего Тарасова, он обращался ко мне за помощью, дело было важное, да и долг требовал. И я согласился вернуться в штаб, снова стал командиром взвода управления.
Двое суток, лишив себя сна и отдыха, разрабатывали мы с Тарасовым восемнадцать маршрутов для каждой группы своих связистов на неделю вперед. Чтобы не попасть впросак, согласовывали планы передислокаций с генералами, начальниками штабов корпусов и дивизий, а также с командующим артиллерии армии, с отдельной зенитно-артиллерийской бригадой, последовательно ввели в курс дела командиров взводов, старшину роты. Было это для нас делом новым, на уровне даже отдельной армейской роты никогда и никем не практиковавшимся, и так красиво это было на топографических картах и на придуманных нами, с любовью выполненных графиках и в заранее сформулированных, напечатанных и заранее разосланных приказах, что чувствовали мы себя не то Бенигсонами, не то Багратионами.
Накануне наступления пригласили Щербакова и несколько часов знакомили его со своими планами. В его распоряжении было шесть крытых грузовиков, и он должен был, согласно расписанию, в намеченные пункты вовремя, стремительно перебрасывать людей, аппаратуру, кабель, радиостанции, вооружение, продовольствие.
Нам и в голову прийти не могло, что он с целью скомпрометировать нас в глазах поверившего в нас командования армии, да и во вред всему делу наступления, все переиначит.
Машины с вооружением и техникой направит он совсем не в те пункты, куда людей.
Не помню всех подробностей, но рота наша на два дня была выведена из строя, с трудом приведена в рабочее состояние и отстала от наступающих дивизий и полков километров на сто.
Дело это было, в конце концов, исправимое.
По великолепным, полностью уже разминированным дорогам, на машинах, набитых связистами, имуществом, боеприпасами и продовольствием, одной колонной, не останавливаясь, проносились мы по горящим городам и хуторам, через полыхающий справа и слева от нас город Инстербург. Глотая раскаленный воздух, перемешанный с дымом, с опаленными ресницами и в середине вторых суток полностью обессиленный и начинающий терять ориентировку, решил я остановиться в расположенном метрах в пятидесяти от шоссе уцелевшем немецком коттедже.
Все шесть машин и радиостанция РСБ для связи со штабами армии и фронта были в моем распоряжении. Тарасов же и Щербаков на ротном «Виллисе» отстали, и не случайно.
Щербаков с ординарцем и со своей подругой Аней захватил еще двадцатилетнюю телефонистку из штаба дивизии Риту и десятилитровую бутыль водки, и остановились они с Тарасовым в каком-то уцелевшем коттедже еще сутки назад. Вечером пили за наступление, а ночью подсунул Щербаков полупьяному Тарасову роскошную и многоопытную девицу Риту, с кем только она уже не переспала. Целомудренный, гордый и талантливый, Тарасов уже на второй день не мог без нее жить, а на пятый день он застал Риту на чердаке с лежащим на ней солдатом Сицуковым.
Но это отдельная история. По капризу природы член у щуплого дегенерата Сицукова был до колен. Фрейда никто из связисток, снайперов и медсестер не читал, но что-то все они чувствовали. Любопытство, разнузданность или что-то действительно было ирреальное, какое-то не сравнимое ни с чем в жизни ощущение, но стоило этому длинноносому, лопоухому, с маленьким подбородком и отвислой губой подать знак любой в пределах моего обозрения женщине, как она тут же шла за ним и уже навсегда оставалась сраженной мечтой о Сицукове.
Бывший мой друг, мой нынешний начальник, капитан Тарасов, заставши в декабре 1944 года Сицукова на Рите, залезает на чердак немецкого коттеджа, в котором расположился наш штаб, и перерезает себе на обеих руках вены. Спас его ординарец, когда он уже был на границе жизни и смерти. Наложил повязки на руки и отвез в госпиталь. А вечером Риту вытащили из петли, на которой она уже висела, и еле-еле откачали.
Вот такие Ромео и Джульетта объявились у нас в части. Вернувшись из госпиталя, Тарасов вызвал меня и приказал зачислить Риту в мой взвод. Знал, что я со своими телефонистками сознательно не сближаюсь.
На эту тему было у нас много разговоров.
Я давно объяснил ему свою позицию. Да, нравились мне многие из них и снились ночами. Влюблялся тайно то в Катю, то в Надю, то в Аню, которые бросались мне навстречу, прижимались, целовали меня, а то и приглашали, прикидываясь, что это шутя. Но я-то знал, что это всерьез, и себя знал, что, если пойду навстречу, то уже не в силах буду остановиться, все уставные отношения полетят к чертям. На руках носить буду и не смогу уже быть уважающим себя командиром. Раз ей поблажка, то уже тогда, по справедливости, всем, а тогда как работать и воевать?
Должен сказать, что тот, прежний, Тарасов и думал, и поступал так же, как я. Но была еще одна причина.
Понимал я, как трудно было существовать этим восемнадцатилетним девочкам на фронте в условиях полного отсутствия гигиены, в одежде, не приспособленной к боевым действиям, в чулках, которые то рвались, то сползали, в кирзовых сапогах, которые то промокали, то натирали ноги, в юбках, которые мешали бегать и у одних были слишком длинные, а у других слишком короткие, когда никто не считался с тем, что существуют месячные, когда никто из солдат и офицеров прохода не давал, а были среди них не только влюбленные мальчики, но и изощренные садисты.
Как упорно они в первые месяцы отстаивали свое женское достоинство, а потом влюблялись то в солдатика, то в лейтенантика, а старший по чину подлец офицер начинал этого солдатика изводить, и в конце концов приходилось этой девочке лежать под этим подлецом, который ее в лучшем случае бросал, а в худшем публично издевался, а бывало, и бил. Как потом шла она по рукам, и не могла уже остановиться, и приучалась запивать своими ста граммами водки свою вынужденную искалеченную молодость…
Так человек устроен, что все плохое сначала забывается, а впоследствии романтизируется, и кто вспоминать будет, что уже через полгода уезжали они по беременности в тыл, некоторые рожали детей и оставались на гражданке, а другие, и их было гораздо больше, делали аборты и возвращались в свои части до следующего аборта.
Были исключения. Были выходы.
Самый лучший – стать ППЖ, полевой женой генерала, похуже – полковника (генерал отнимет)…
В феврале 1944 года до генералов штаба армии дошел слух о лейтенанте-связисте, который баб своих, выражаясь современным языком, не трахает.
А несколько ППЖ упорно изменяли своим любовникам-генералам с зелеными солдатиками. И вот по приказу командующего армии моему взводу придается новый телефонный узел – шесть проштрафившихся на поприще любви телефонисток, шесть ППЖ, изменивших своим генералам: начальнику политотдела армии, начальнику штаба, командующим двух корпусов, главному интенданту и еще не помню каким военачальникам.
Все они развращены, избалованы судьбой и поначалу беспомощны в условиях кочевой блиндажной жизни.
Начальником их я назначаю абсолютно положительного человека богатырского сложения, на все руки мастера, старшего сержанта Полянского. Знаю, как он тоскует по своей жене и четырем дочерям. Помощником ему – пожилого семьянина Добрицына. Вдвоем они копают блиндаж. Рубят деревья. Нары в два яруса, три наката, железная бочка – печь, стол для телефонных аппаратов, стойка для автоматов, гильзы от снарядов, патроны, гранаты. Все деревни вокруг сожжены, все приходится делать своими руками.
Девчонки-матерщинницы, но многоступенчатый хриплый мат Полянского покоряет и умиротворяет их. Проходит неделя, вроде миссию свою они выполняют, но в каких условиях? Как сложились отношения? И я еду и познакомиться, и проверить их профессиональную пригодность, да и любопытно посмотреть, говорят, что красавицы.
Еду верхом километров двенадцать по фашинной дороге, проложенной армейскими саперами через непроходимую и непрерывную сеть болот. Справа и слева чахлый березняк, вода.
Каждые сто метров разъезд – небольшая бревенчатая платформа, напоминающая чем-то плот. Каждое бревно длиной метра два с половиной, скреплено стальными канатами с соседним передним и соседним задним, а по бокам – вертикальные фиксирующие бревна, глубоко входящие в лежащие под слоем воды и ила твердые пласты земли. И разъезды, и дорога проложены по глубоким болотам, по трясине. Съезжать с дороги нельзя – оступишься и уже не выберешься. А в нагретом воздухе комары, гнус, стрекозы. Довольно неприятно ожидать на переезде, пока очередная встречная машина пройдет. Лошадь пугается, не стоит смирно.
Натянешь уздечку – начинает пятиться назад, то и дело приходится слезать. Однако цепь болот кончается. По проселочной дороге, выше, выше, вынимаю компас, смотрю. По карте четыреста метров на запад от бывшей деревни.
Действительно, на холме девчонка с автоматом.
О своем выезде я сообщил по телефону, и меня ждут.
Из блиндажа выходит Полянский, докладывает, выбираются пять девчонок.
Я слезаю с лошади. Ирка Михеева, что во взводе моем побывала уже за два года дважды, бросается мне навстречу, целует и повисает на шее. Это и немного хулиганство, и желание показать соратницам, что мы друзья. Давно она неравнодушна ко мне, но я прячу свое удовольствие от публичного этого свидания с ней. Еще под Ярцевом, год назад, звала она меня в ближайший лесок:
– Пойдем, лейтенант! Почему, б…, не хочешь меня?
– Не могу я, Ирина, и не хочу изменять невесте своей, – говорю я, а самого чуть не лихорадка бьет, и она с сомнением покачивает головой:
– Чудак ты какой-то.
Спускаюсь по лесенке в блиндаж.
Девчонки натащили откуда-то перины, подушки, одеяла. Проверяю автоматы, все смазаны, в порядке, в телефонных аппаратах уже тоже разбираются. Научил их Полянский и как линию тянуть, и как обрывы ликвидировать, и как батареи или аккумуляторы менять.
Постреляли по пустым консервным банкам. Молодец Полянский – и этому научил.
Вечером рассказываю, что делается на фронтах и в мире, а они без стеснения – кто, как и с кем крутил романы, о ком – с сожалением и любовью, о ком с омерзением.
Наверху пустые нары, сосновые бревнышки, покрытые слоем еловых веток, расстилаю плащ-палатку, хочу забраться, а на нижних нарах подо мной Ирка, гимнастерку и юбку сбросила, и трусики, и чулки снимает.
– Лейтенант, – говорит, – на бревнах не заснешь, иди, б…, ко мне спать!
Мне двадцать один год, я не железный и не каменный, а Полянский добавляет масла в огонь:
– Что будешь на бревнах маяться, иди к Ирке.
В глазах потемнело от волнения. Проносится мысль: «На глазах у всех?»
А тут Аня Гуреева, на гражданке на балерину училась, изменила начальнику штаба армии с моим радистом Боллотом, подкралась сзади, обняла и на ухо:
– Не к Ирке иди, а ко мне!
– Девчонки, е… вашу мать, перестаньте, б…, дурить! – И вырываюсь из горячих рук, подтягиваюсь на руках, и на свою плащ-палатку, на ветки, на шинель. А сердце бьется, и в мыслях полный кавардак. И что я как евнух, да пропади все пропадом, посчитаю до двадцати – если Ирка опять позовет, то пусть хоть весь мир перевернется – лягу и соединю свою жизнь с ней.
Но мир не переворачивается. Досчитал до двадцати, а она уже спит, намаялась на дежурстве и заснула мгновенно.
До утра мучаюсь на бревнах. Что перед моими искушения святого Антония?
В шесть утра уже светло. Выхожу из блиндажа. Полянский просыпается и помогает мне оседлать лошадь. Меня пожирает тоска, гоню по фашинной дороге, через три часа выезжаю на Минское шоссе и попадаю под минометный обстрел, но обстрел этот не прицельный, мины падают метров в сорока от меня, пара осколков проносится мимо. Напротив пост Корнилова, там, в блиндаже, одни мужики и ни одного труса. До немцев метров восемьсот. Третий месяц они работают в этом блиндаже.
Тут и мины и снаряды разрываются, то и дело обрывается связь, и приходится выходить на линию, но пока все живы, Бог миловал. Встречают меня радостно, но я, как подкошенный, валюсь на нары и засыпаю.
Прошло шестьдесят пять лет.
Мне бесконечно жалко, что не переспал я ни с Ириной, ни с Анной, ни с Надей, ни с Полиной, ни с Верой Петерсон, ни с Машей Захаровой.
Полина бинтовала мне ноги, когда в декабре 1942 года я из училища прибыл в часть с глубокими гноящимися дистрофическими язвами, мне было больно, но я улыбался, и она бинтовала и улыбалась, и я поцеловал ее, а она заперла дверцу блиндажа на крючок, а меня словно парализовало. Так и просидели мы, прижавшись друг к другу, на ее шинели часа три.
С Машей Захаровой шел я пешком по какому-то неотложному делу, и не заметили мы, как день кончился, и зашли в дом к артиллеристам, попросили разрешения переночевать, расположились на полу, я постелил свою шинель, а Машиной шинелью накрылись. Милая тоскующая девушка Маша внезапно прижалась ко мне и начала целовать меня. За столом у телефонного аппарата сидел дежурный сержант, и мне стало стыдно отдаться пожирающему меня чувству на глазах у сержанта.
Что же это было такое?
«Несколько дней назад вошли в Литву. В Польше население довольно сносно говорит по-русски. В Литве все чернее. И полы немытые, и мухи скопищами, и блохи пачками. Однако мне кажется, что через несколько дней все это окажется далеко позади… Правда, спать теперь приходится очень мало… Приближается новая годовщина. Где придется справлять ее? Впереди Алленштейн. По соседству со мной стоит немного рано прибывшая часть. Ей приказано расположиться в Кенигсберге. Счастливого ей пути!
Сегодня я получил зарплату польскими деньгами из расчета за один рубль – один злотый…»
«Дорогой Ленечка! Четвертая годовщина наступает, а война все тянется. Мы оба мечтаем Новый, сорок пятый год отпраздновать вместе с тобой, но придется терпеливо ждать. Родной мой! Проявляй бдительность и осмотрительность.
Зарвавшийся зверь бешеный, злодейства свои не прекращает, а мы будем и в дальнейшем надеяться, что скоро всем бедствиям наступит конец, что мы обязательно встретимся. Пока продолжаем писать письма.
Это единственное удовольствие. Нового у нас ничего, письма, кроме твоих, также не получаются. Ты пишешь, что у вас грязище, а у нас зима крепкая стоит с ноября. В декабре было 23 градуса мороза, но погода хорошая, много солнца.
В квартире у нас значительно лучше, чем в прошлые зимы, – 10–12 градусов тепла, а это уже терпимо, а если закрывать кухню – то совсем тепло. 31 декабря я выпью за твое здоровье (мне-то пить нельзя, но за твое здоровье выпью). Обнимаю и целую крепко, твоя мама».
Восточная Пруссия была важным плацдармом для немцев. Сильно укрепленный, он считался одинаково пригодным для обороны и наступления. Границы Восточной Пруссии были закованы в железо и бетон, приграничная земля изрезана траншеями и военно-инженерными сооружениями. Для защиты Восточной Пруссии немецкое командование располагало тремя армиями, входившими в состав группы армий «Центр» и насчитывавшими 41 дивизию. Здесь находилось также значительное число самых разных воинских частей и учреждений: полицейские, крепостные, учебные, запасные, технические и тыловые, что значительно повышало общую численность войск.
В октябре 1944 года, после короткой передышки, войска 3-го Белорусского фронта во взаимодействии с 1-м Прибалтийским фронтом получили задачу разгромить тильзитско-гумбинненскую группировку противника и овладеть Кенигсбергом. 3-я гвардейская артиллерийская дивизия должна была поддерживать наступление 65-го стрелкового корпуса, имевшего задачу прорвать оборону противника, прикрывавшую границы Восточной Пруссии, и, наступая вдоль железной дороги Большие Шельвы — Шталлупенен, перейти границу и на второй день овладеть городом Шталлупенен.
Утром 16 октября войска перешли в наступление и, прорвав на инстербургском направлении сильно укрепленную оборону противника, стали медленно продвигаться вперед, а к исходу дня вплотную подошли к государственной границе. На второй день операции после мощного огневого налета артиллерии по объектам, расположенным на прусской земле, части 65-го стрелкового корпуса атаковали позиции противника, ворвались на территорию Восточной Пруссии и заняли несколько населенных пунктов. Бои шли круглые сутки, отбивать приходилось каждый метр земли. 18 октября после короткой артиллерийской подготовки соединения корпуса вновь атаковали противника. Разгорелся бой за город Эйдткунен. К вечеру он был взят. Это был первый немецкий город, взятый советскими войсками.
Несмотря на суровое требование Гитлера не оставлять позиций без приказа, немецкие войска под ударами Красной Армии вынуждены были отходить в глубь Восточной Пруссии. 23 октября части 144-й стрелковой дивизии при поддержке 7-й и 22-й гвардейских бригад вступили на северо-восточную окраину города Шталлупенен. Стрелковые части в ночь на 24 октября овладели этим городом.
За десять дней напряженных боев, с 16 по 25 октября, войска 3-го Белорусского фронта, вклинившись в Восточную Пруссию, продвинулись на 30 километров. Войска овладели рядом населенных пунктов и, перерезав железную дорогу Пилькаллен — Шталлупенен, вышли на рубеж Вильтаутен, Шаарен, Мюллюнен. Здесь противник оказал еще более упорное сопротивление. Советские войска приостановили наступление и по приказу командующего 3-м Белорусским фронтом перешли к временной обороне. 3-я гвардейская артиллерийская дивизия прорыва после незначительной перегруппировки заняла боевые порядки в полосе Оссинен, Лапишкенен, Гросс Дагутелен, Друскен. Большая часть ее батарей заняла противотанковую оборону.
В ноябре 1944 года в Генеральном штабе и Ставке ВГК началась работа над планом зимне-весенней кампании 1945 года. Перед Красной Армией ставилась решающая задача — окончательно сокрушить фашистскую Германию и победоносно завершить Великую Отечественную войну. К исходу ноября разработка плана Восточно-Прусской наступательной операции была в основном завершена. Согласно замыслу, ее общая цель заключалась в том, чтобы отсечь войска группы армий «Центр», оборонявшиеся в Восточной Пруссии (с 26 ноября 1944 года — группа армий «Север»), от остальных немецких армий, прижать их к морю, расчленить и уничтожить по частям.
2 Начало Восточно-Прусской наступательной операции
Вечером 12 января пошел снег, началась пурга. Советские войска, заняв исходные позиции, приготовились к наступлению. Утром 13 января начался артобстрел. Два часа длилась артиллерийская подготовка. Из-за тумана, который повис над войсками, боевые действия авиации исключались, и летчики не смогли оказать помощь наступающей пехоте.
Артиллерийский огонь велся одновременно на всю глубину главной полосы обороны. Орудия малых калибров, стрелявшие прямой наводкой, вели огонь по первой линии траншей, уничтожая живую силу и огневые средства. Артиллерия средних калибров разрушала вторую и третью оборонительные линии. Более крупные орудия громили вторые эшелоны, тылы и районы сосредоточения резервов, находившиеся в 12−15 километрах от линии фронта, разрушали прочные деревоземляные и железобетонные сооружения. Немцы упорно отстаивали свои позиции. В первый день наступления 72-й стрелковый корпус продвинулся всего на два километра, 65-й стрелковый корпус прошел около четырех.
На рассвете 14 января после мощной артиллерийской подготовки войска 5-й армии возобновили наступление и, сбив противника с занимаемых позиций, стали медленно продвигаться на запад. Гитлеровцы десятки раз бросались в контратаку. Но все их попытки остановить наступление советских войск отражались метким огнем артиллерии. Противник отходил на заранее подготовленные позиции.
3 Инстербургская операция
Войска красной армии, преодолевая сопротивление, подошли к промежуточному рубежу вражеской обороны, опиравшемуся на Дуден, Иенткуткампен, Каттенау, где встретили такое ожесточенное сопротивление, что пехоте пришлось залечь. Артиллеристы оперативно нанесли десятиминутный массированный удар по основным узлам сопротивления, и передовые части армии снова пошли вперед. К исходу 14 января войска овладели сильно укрепленными населенными пунктами Дуден, Иенткуткампен, Каттенау и направили удар на Куссен.
За четыре дня кровопролитных боев войска армии взломали более десяти траншей. Пройдя в глубину до 15 километров, они приблизились ко второму промежуточному рубежу вражеской обороны — Гумбинненскому укрепленному району. Пять дней пришлось прогрызать позиции Гумбинненского предполья, и только 17 января войска смогли приступить к штурму его главной полосы. Со взятием этого рубежа перед войсками фронта открывался свободный путь на Инстербург. Немцы понимали это, поэтому и оказывали поистине фанатическое сопротивление. Все подступы к населенным пунктам были заминированы, изрыты траншеями и опоясаны густой сетью проволочных заграждений, каждый поселок превращен в сильный опорный пункт. Но особенно сильно были укреплены подступы к шоссе, связывающему Куссен с Гумбинненом, прикрытые глубоким противотанковым рвом и различными заграждениями.
Утром 19 января после мощной артиллерийской подготовки войска 5-й армии вновь перешли в наступление и, преодолевая сопротивление врага, стали медленно продвигаться вперед. К исходу дня передовые части при содействии артиллерии овладели несколькими опорными пунктами. Наиболее успешно в этот день наступал 72-й стрелковый корпус, продвинувшийся более чем на 10 километров. Теперь его войска вплотную подошли к последней линии Гумбинненского укрепленного района, проходившей по рубежу Пажляйджен, Виттгиррен, Маллвишкен, Шмильген и Гумбиннен. 45-й стрелковый корпус завязал бой за Абшруттен, Эдеркемен, а его 184-я стрелковая дивизия вышла к восточному берегу реки Айменис в районе Ужболлен. =
За семь дней армия, прорвав четыре сильно укрепленных оборонительных рубежа, продвинулась на 30 километров и захватила сотни населенных пунктов, в том числе Каттенау, Куссен, Краупишкен. В то же время 28-я армия (сосед слева) также овладела несколькими опорными пунктами и вышла на подступы к крупному административному центру Восточной Пруссии — Гумбиннену.
Утром 21 января более тысячи орудий и минометов обрушили тонны металла на Инстербургские укрепления. Артиллерийская канонада продолжалась час, после чего стрелковые дивизии, ломая сопротивление врага, рванулись вперед. Под ударами советских войск, бросая укрепления, немцы быстро отступали к центру города. Сплошной фронт был нарушен, бол приняли очаговый характер, то утихая, то разгораясь. 22 января войска армии полностью овладели одним из крупнейших городов Восточной Пруссии — городом-крепостью Инстербург.
23 января противник, потерявший после сдачи Инстербурга почти все свои внешние оборонительные рубежи, стал отходить к Балтийскому морю. Прикрываясь арьергардами, усиленными танками и самоходными артиллерийскими установками, он все еще продолжал огрызаться.
По приказу командующего 3-м Белорусским фронтом 5-я армия, изменив направление, пошла на Кройцбург. 65-й стрелковый корпус в ночь на 23 января также получил новую задачу: выйти на северный берег реки Прегель, форсировать ее и на фронте Плибишкен, Зимонен развивать наступление на Ильмсдорф.
К 1 феврали передовые подразделения 5-й армий вышли на рубеж Кенигсберг, Кройцбург, Прейсиш-Эйлау. Встретив ожесточенное сопротивление врага, они вынуждены были временно перейти к обороне, чтобы подготовить силы и средства для нового штурма.
4 Млавско-Эльбингская операция
К началу Восточно-Прусской наступательной операции войска 2-го Белорусского фронта занимали рубеж Августовского канала, рек Бобра и Нарева. Плацдармы находились у Августова, Ружана и Сероцка. Главный удар должны были нанести с Ружанского плацдарма 3-я, 48-я, 2-я ударная армии и 5-я гвардейская танковая армия на Мариенбург. 65-я и 70-я армии наносили удар с Сероцкого плацдарма на северо-запад. 49-я армия наносила удар на Мышинец. Там находились хорошо модернизированные полевые сооружения и противотанковые заграждения немецких войск. Старые крепости (Млава, Модлин, Эльбинг, Мариенбург, Торунь) усиливали оборону.
Местность и оборона немецких войск не позволяли прорваться на одном сплошном участке. Поэтому между участками прорыва было от 5 до 21 км. На этих участках были созданы участки высокой плотности артиллерии — 180−300 орудий на 1 км фронта.
14 января 1945 года войска 2-го Белорусского фронта перешли в наступление. Немцы оказывали упорное сопротивление, предпринимая контратаки. Но войска с помощью двух танковых и механизированного корпусов 15 января прорвали главную линию обороны, а к исходу 16 января продвинулись на 10−25 км и завершили прорыв всей тактической обороны гитлеровцев. В связи с улучшением погоды с 16 января стала активно действовать советская авиация. За день она произвела более 2500 вылетов.
17 января в полосе 48-й армии в прорыв была введена 5-я гвардейская танковая армия. За день танковая армия увеличила глубину прорыва до 60 км и достигла Млавского укрепленного района. В первые дни для содействия успешному наступлению танковой армии привлекалось до 85% сил авиации фронта. Поэтому было нанесено несколько сосредоточенных авиаударов по железнодорожным узлам Ортельсбург, Алленштейн и Найденбург. Сосредоточение основных усилий авиации на правом крыле фронта позволило сорвать перегруппировку немцев и оказать эффективную поддержку танковой армии. Стремительное наступление советских танков сорвало контрудар гитлеровцев, готовившийся из районов Цеханув и Пшасныш.
Развивая наступление, советские войска с севера и юга обошли Млавский укрепрайон и к утру 19 января овладели Млавой. Войска левого крыла фронта к этому времени вышли на подступы к Плоньску и захватили Модлин. Основные силы и резервы 2-й немецкой армии были уничтожены.
С утра 19 января войска центра и левого крыла фронта при активной поддержке авиации перешли в преследование немецких войск, глубоко охватывая правый фланг восточно-прусской группировки. Под угрозой окружения немецкое командование 22 января начало вывод войск из района Мазурских озер на северо-запад. Однако уже 25 января подвижные соединения РККА, обойдя с востока Эльбинг, вышли к заливу Фришесс Хафф и перерезали основные сухопутные коммуникации группы армий «Центр». Немцы могли сообщаться с войсками, действовавшими за Вислой, только по косе Фрише-Нерунг.
26 января соединения 2-й ударной армии ворвались в Мариенбург. Войска левого крыла фронта к этому времени вышли к Висле и в районе Бромберга захватили плацдарм на ее западном берегу.
5 Хейльсбергская операция
10 февраля 1945 года 3-й Белорусский фронт начал операцию по уничтожению самой крупной немецкой группировки, сконцентрированной вокруг Хайльсбергского укрепленного района, юго-западнее Кенигсберга. Общий замысел операции заключался в следующем. 5-я гвардейская танковая армия должна была наступать вдоль залива Фришесс-Хафф с тем, чтобы не допустить отход Хейльсберской группировки на косу Фрише-Нерунг (Балтийскую/Вислинскую косу), а также исключить эвакуацию немецких войск морем. Основные силы фронта должны были наступать в общем направлении на Хейлигенбейль и город Дойч-Тирау.
В начале операции наступление развивалось крайне медленно. Причиной тому было сразу множество факторов: растянутость тылов, малое время подготовки наступления, крайне плотная оборона противника, к тому же плохая погода не позволяла использовать авиацию. Около 20 немецких дивизий сопротивлялись здесь нашим войскам, постепенно сжимавшим кольцо окружения. Войска 3-го Белорусского фронта поддерживала авиация 1-й воздушной армии. Наибольшего успеха добилась 28-я армия, которая смогла овладеть крупным опорным пунктом обороны и важным транспортным узлом — городом Прейсиш-Эйлау. Но общую картину это не меняло. Темпы наступления не превышали 2 километров в сутки.
Особо ожесточенные бои развернулись за транспортный узел и мощный опорный пункт обороны город Мельзак. Штурм города продолжался четверо суток. Овладеть Мельзаком удалось только 17 февраля.
13 марта 3-й Белорусский фронт возобновил наступательные действия против войск противника, блокированных юго-западнее Кенигсберга. Операция возобновилась после 40-минутной артиллерийской подготовки, авиацию на начальном этапе подключить не удалось, не позволила погода. Но, несмотря на все трудности и упорное сопротивление немецких войск, оборона была прорвана.
К середине марта советские войска подошли вплотную к городу Дойч-Тирау. Враг отчаянно сопротивлялся, бои носили упорный характер. На подходе к городу противник организовал хорошо спланированную оборону: справа от дороги на господствующей высоте стояли четыре батареи противотанковой обороны на прямой наводке, слева в лесу замаскированы три самоходки и два противотанковых орудия. Обойти высоту было невозможно из-за сильно заболоченной местности вокруг нее. Оставалось только выбить противника из леса и с высоты. На рассвете 16 марта танковая рота пошла на прорыв. В этом бою были уничтожены 70 вражеских солдат, одно самоходное и 15 противотанковых орудий. А через несколько дней был взят еще один город — Людвигсорт.
18 марта, после некоторого улучшения метеоусловий, к наступлению подключилась авиация 1-й и 3-й воздушных армий. Данное обстоятельство значительно усилило давление на немецкую оборону. Плацдарм, занимаемый Хейльсберской группировкой, неуклонно сужался. К шестому дню наступления он не превышал 30 километров по фронту и 10 километров в глубину, что позволяло нашим войскам полностью простреливать его артиллерией.
20 марта 1945 года высшее военное руководство Вермахта приняло решение об эвакуации 4-й армию морем в район Пиллау (Балтийск). Однако войска Красной Армии, усилив натиск, сорвали планы немецкого командования.
26 марта 1945 года немецкие войска начали складывать оружие. 29 марта Хейльсберская группировка Вермахта прекратила свое существование, а весь южный берег залива Фришесс-Хафф перешел под контроль советских войск.
6 Кенигсбергская операция
Немецкое командование приняло все возможные меры, чтобы подготовить город-крепость Кенигсберг к длительному сопротивлению в условиях осады. В городе имелись подземные заводы, многочисленные военные арсеналы и склады. В Кенигсберге у немцев имелись три кольца обороны. Первое — в 6−8 километрах от центра города — состояло из траншей, противотанкового рва, проволочных заграждений и минных полей. На этом кольце располагалось 15 фортов (построенных к 1882 году) с гарнизонами в 150−200 человек, при 12−15 орудиях. Второе кольцо обороны проходило по окраинам города и состояло из каменных зданий, баррикад, огневых точек на перекрестках и минных заграждений. Третье кольцо, в центре города, состояло из 9 бастионов, башен и равелинов (сооруженных в XVII веке и перестроенных в 1843—1873 годах).
Гарнизон города-крепости насчитывал примерно 130 тысяч человек. На его вооружении было около 4000 орудий и минометов, а также свыше 100 танков и штурмовых орудий. Для удара по Кенигсбергу советские войска сосредоточили в районе города 137 тысяч солдат и офицеров, свыше 5000 орудий и минометов, около 500 танков и САУ, 2400 самолетов.
2 апреля 1945 года 3-й Белорусский фронт, в рамках подготовки к штурму Кенигсберга, начал операцию по уничтожению защитных сооружений и долговременных укрепленных огневых точек. Массированный артиллерийский обстрел длился 4 дня. В операции также участвовала авиация фронта и Балтийского флота.
6 апреля в 12 часов дня, после мощного артналета по передовым позициям немцев, сотские войска перешли в наступление. В наступление пошли соединения 11-й армии генерала Галицкого и 43-й армии генерала Белобородова. В полдень после артиллерийского и авиационного налета поднялась в атаку пехота. К концу дня силы 43-й, 50-й и 11-й гвардейской армии смогли прорвать укрепления внешнего обвода Кенигсберга и выйти на окраины города. 7 апреля продолжились ожесточенные бои за город. К вечеру от противника было очищено более 100 городских кварталов, захвачено 2 форта.
Утром 8 апреля погода улучшилась, что дало возможность в полную силу использовать авиацию. 500 тяжелых бомбардировщиков 18-й воздушной армии обрушили настоящий град из мощных бомб. Получив поддержку с воздуха, штурмовые отряды армий неуклонно двигались к центру города. За этот день от немецких войск было очищено еще 130 городских кварталов, а также взято 3 форта. К вечеру 8 апреля от противника были очищены главный вокзал и порт города.
В ходе всего наступления огромную работу пришлось проделывать саперно-инженерным соединениям. В городе были заминированы не только дороги, но и крупные здания, подрыв которых должен был создавать мощные завалы. Как только дом или предприятие удавалось освободить от противника, саперы незамедлительно приступали к его разминированию.
В ночь на 9 апреля наступавшие с севера и юга советские армии объединились, тем самым Кенигсбергская группировка была разрезана надвое.
9 апреля 1945 года комендант крепости генерал О. Лаш отдал приказ о капитуляции. В течение 9−10 апреля советские войска принимали капитуляцию немецкого гарнизона. Тем не менее, еще несколько дней нашим подразделениям пришлось противостоять частям противника, не пожелавшим сложить оружие.
7 Земландская операция
После штурма Кенигсберга в Восточной Пруссии осталась только оперативная группа «Земланд», которая занимала оборону на одноименном полуострове. Всего численность немецкой группировки достигала порядка 65 тысяч солдат и офицеров, при поддержке 12000 орудий и минометов, а также примерно 160 танков и САУ. Полуостров был хорошо укреплен, и изобиловал опорными пунктами сопротивления.
К 11 апреля 1945 года войска Красной Армии сосредоточились для прорыва немецкой обороны на Земландском полуострове. К операции было привлечено четыре армии: 5-я, 39-я, 43-я и 11-я гвардейская, в которых насчитывалось свыше 110 тысяч солдат и офицеров, 5200 орудий и минометов, 451 установка реактивной артиллерии, 324 танка и самоходно-артиллерийских установок.
В ночь на 12 апреля командующий фронтом Василевский предложил немецким войскам сложить оружие. Ответа от немецкого командования не последовало.
В 8 часов утра 13 апреля после мощного артиллерийского налета войска фронта перешли в наступление. Уже 14 апреля под натиском советских войск немецкие войска начали отходить к городу-порту Пиллау. К 15 апреля северо-западная часть полуострова была полностью очищена от немецких войск.
17 апреля стремительным ударом 39-й и 43-й армий был взят город-порт Фишхаузен (Приморск). К 20 апреля остатки немецких войск общей численностью порядка 20 тысяч человек закрепились в районе Пиллау. Опираясь на хорошо подготовленный в инженерном плане оборонительный рубеж, немцы оказали упорное сопротивление. Немцы сражались с ожесточением обреченных, отступать им было некуда. К тому же в своей северной части полуостров был очень узкий, что полностью нивелировало преимущество наступающих сил. 6 дней шли ожесточенные бои за Пиллау. 25 апреля советским войскам все же удалось ворваться на окраины города. К вечеру того же дня над последним бастионом Восточной Пруссии взметнулся красный флаг победы.
С окончанием Земландской операции завершилась и Восточно-Прусская операция. Кампания продлилась 103 дня и стала самой протяженной операцией последнего года Войны.
Во время немецкой контратаки на Крагау (Восточная Пруссия) погиб офицер-артиллерист Юрий Успенский. У убитого нашли рукописный дневник. "24 января 1945 года. Гумбиннен - Мы прошли через весь город, который относительно не пострадал во время боя. Некоторые здания полностью разрушены, другие еще горят. Говорят, что их подожгли наши солдаты.
В этом довольно большом городке на улицах валяется мебель и прочая домашняя утварь. На стенах домов повсюду видны надписи: "Смерть большевизму". Таким образом фрицы пытались проводить агитацию среди своих солдат.
Вечером мы разговаривали в Гумбиннене с пленными. Это оказались четыре фрица и два поляка. По всей видимости, настроение в германских войсках не очень хорошее, они сами сдались в плен и сейчас говорят: "Нам все равно где работать - в Германии или в России".
Мы быстро добрались до Инстербурга. Из окна машины можно видеть ландшафт типичный для Восточной Пруссии: дороги, обсаженные деревьями, деревни, в которых все дома покрыты черепицей, поля, которые для защиты от скота обнесены заборами из колючей проволоки.
Инстербург оказался больше, чем Гумбиннен. Весь город все еще в дыму. Дома сгорают дотла. Через город проходят бесконечные колонны солдат и грузовиков: такая радостная картина для нас, но такая грозная для врага. Это возмездие за все, что немцы натворили у нас. Теперь уничтожаются немецкие города, и их население наконец-то узнает, что это такое: война!
Мы едем дальше по шоссе на легковушке штаба 11-й армии в сторону Кёнигсберга, чтобы отыскать там 5-й артиллерийский корпус. Шоссе полностью забито тяжелыми грузовиками.
Встречающиеся на нашем пути деревни частично сильно разрушены. Бросается в глаза, что нам попадается очень мало подбитых советских танков, совсем не так, как это было в первые дни наступления.
По пути мы встречаем колонны гражданского населения, которые под охраной наших автоматчиков направляются в тыл, подальше от фронта. Некоторые немцы едут в больших крытых фургонах. Подростки, мужчины, женщины и девушки идут пешком. На всех хорошая одежда. Вот было бы интересно поговорить с ними о будущем.
Вскоре мы останавливаемся на ночлег. Наконец-то мы попали в богатую страну! Повсюду видны стада домашнего скота, который бродит по полям. Вчера и сегодня мы варили и жарили по две курицы в день.
В доме все оборудовано очень хорошо. Немцы оставили почти весь свой домашний скарб. Я вынужден еще раз задуматься о том, какое же большое горе несет с собой эта война.
Она проходит огненным смерчем по городам и деревням, оставляя позади себя дымящиеся руины, искореженные взрывами грузовики и танки и горы трупов солдат и мирных граждан.
Пусть же теперь и немцы увидят и почувствуют, что такое война! Сколько горя еще есть в этом мире! Я надеюсь, что Адольфу Гитлеру осталось недолго ждать приготовленной для него петли.
26 января 1945 года. Петерсдорф под Велау. - Здесь, на этом участке фронта наши войска находились в четырех километрах от Кёнигсберга. 2-й Белорусский фронт вышел под Данцигом к морю.
Таким образом, Восточная Пруссия полностью отрезана. Собственно говоря, она уже почти в наших руках. Мы проезжаем по Велау. Город еще горит, он полностью разрушен. Повсюду дым и трупы немцев. На улицах можно видеть много брошенных немцами орудий и трупов немецких солдат в сточных канавах.
Это знаки жестокого разгрома германских войск. Все празднуют победу. Солдаты готовят еду на костре. Фрицы все бросили. На полях бродят целые стада домашнего скота. В уцелевших домах полно отличной мебели и посуды. На стенах можно видеть картины, зеркала, фотографии.
Очень многие дома были подожжены нашей пехотой. Все происходит так, как говорится в русской пословице: "Как аукнется, так и откликнется!" Немцы поступали так в России в 1941 и 1942 годах, и вот теперь в 1945 году это отозвалось эхом здесь, в Восточной Пруссии.
Я вижу, как мимо провозят орудие, накрытое вязаным пледом. Неплохая маскировка! На другом орудии лежит матрас, а на матрасе, закутавшись в одеяло, спит красноармеец.
Слева от шоссе можно наблюдать интересную картину: там ведут двух верблюдов. Мимо нас проводят пленного фрица с перевязанной головой. Разгневанные солдаты кричат ему в лицо: "Ну что, завоевал Россию?" Кулаками и прикладами своих автоматов они подгоняют его, толкая в спину.
27 января 1945 года. Деревня Штаркенберг. - Деревня выглядит очень мирно. В комнате дома, где мы остановились, светло и уютно. Издали доносится шум канонады. Это идет бой в Кёнигсберге. Положение немцев безнадежно.
И вот приходит время, когда мы сможем рассчитаться за все. Наши обошлись с Восточной Пруссией не хуже, чем немцы со Смоленской областью. Мы всей душой ненавидим немцев и Германию.
Например, в одном из домов деревни наши ребята видели убитую женщину с двумя детьми. И на улице часто можно видеть убитых штатских. Немцы сами заслужили такое с нашей стороны, ведь это они начали первыми так вести себя по отношению к гражданскому населению оккупированных областей.
Достаточно только вспомнить Майданек и теорию сверхчеловека, чтобы понять, почему наши солдаты с таким удовлетворением приводят Восточную Пруссию в такое состояние. Но немецкое хладнокровие в Майданеке было в сто раз хуже. К тому же немцы прославляли войну!
28 января 1945 года. - До двух часов ночи мы играли в карты. Дома были немцами брошены в хаотичном состоянии. У немцев было очень много всякого имущества. Но сейчас все валяется в полнейшем беспорядке. Мебель в домах просто отличная. В каждом доме полно самой разной посуды. Большинство немцев жило совсем неплохо.
Война, война - когда же ты закончишься? Вот уже три года и семь месяцев продолжается это уничтожение человеческих жизней, результатов человеческого труда и памятников культурного наследия.
Пылают города и деревни, исчезают сокровища тысячелетнего труда. А ничтожества в Берлине стараются изо всех сил, чтобы как можно дольше продолжать эту единственную в своем роде битву в истории человечества. Поэтому и рождается ненависть, которая изливается на Германию.
1 февраля 1945 года. - В деревне мы видели длинную колонну современных рабов, которых немцы согнали в Германию изо всех уголков Европы. Наши войска вторглись широким фронтом в Германию. Союзники тоже наступают. Да, Гитлер хотел сокрушить весь мир. Вместо этого он сокрушил Германию.
2 февраля 1945 года. - Мы прибыли в Фухсберг. Наконец-то мы добрались до места назначения - до штаба 33-й танковой бригады. От красноармейца из 24-й танковой бригады я узнал, что тринадцать человек из нашей бригады, среди них и несколько офицеров, отравились. Они выпили спирта-денатурата. Вот к чему может привести любовь к алкоголю!
По дороге мы встретили несколько колонн немецких гражданских лиц. В основном женщин и детей. Многие несли своих детей на руках. Они выглядели бледными и испуганными. На вопрос, не немцы ли они, они поспешили ответить "Да".
На их лицах лежала явная печать страха. У них не было причин радоваться тому, что они немцы. При этом среди них можно было заметить и вполне симпатичные лица.
Вчера вечером солдаты дивизии рассказали мне о некоторых вещах, которые никак нельзя одобрить. В доме, где находился штаб дивизии, ночью были размещены эвакуированные женщины и дети.
Туда стали один за другим приходить пьяные солдаты. Они выбирали себе женщин, отводили их в сторону и насиловали. На каждую женщину приходилось по несколько мужчин.
Такое поведение никак нельзя одобрить. Мстить, конечно, надо, но не так, а оружием. Еще как-то можно понять тех, у кого немцы убили их близких. Но изнасилование юных девочек - нет, это невозможно одобрить!
По моему мнению, командование скоро должно положить конец таким преступлениям, а также ненужному уничтожению материальных ценностей. Например, солдаты ночуют в каком-нибудь доме, утром они уходят и поджигают дом или безрассудно разбивают зеркала и ломают мебель.
Ведь ясно же, что все эти вещи однажды будут перевезены в Советский Союз. Но пока здесь живем мы и, неся солдатскую службу, будем жить и впредь. Такие преступления только подрывают мораль солдат и ослабляют дисциплину, что ведет к снижению боеспособности".
